— Нет, у них поменялись планы. Вместо этого они летят к Бетельгейзе — хотят увидеть, что там.
Сюзан помолчала.
— Я правильно помню? В «Глоб» писали, что Бетельгейзе в 400 световых годах?
Я кивнул.
— Значит, ты не сможешь вернуться, пока не пройдёт тысяча лет?
— С точки зрения земных наблюдателей — да.
Она ещё помолчала. Когда молчание стало тягостным, я решил его прервать:
— Понимаешь, на середине пути корабль должен будет развернуться, чтобы термоядерный выхлоп был направлен к Бетельгейзе. Поэтому через 250 лет та… сущность… увидит яркий свет и поймёт, что кто-то приближается. Холлус надеется, что он — оно — останется на месте, чтобы подождать нашего прибытия. Или даже полетит навстречу.
— Сущность?
С нею я не мог заставить себя произнести правильное слово.
— Сущность, которая заслонила нас от Бетельгейзе.
— Ты считаешь, что это Бог, — просто сказала Сюзан.
Она знала Библию. Она неделю за неделей слушала мои рассуждения за ужином — о том, что было в самом начале, о причинах и следствиях, о фундаментальных константах и разумном замысле. В любом случае, я не так часто употреблял слово на букву «Б» — по крайней мере, в её присутствии. Оно всегда значило для неё гораздо больше, чем для меня, — а потому я сохранял дистанцию, научную отстранённость. Но она знала. Знала.
Я слегка пожал плечами.
— Возможно.
— Бог, — твёрдо повторила Сюзан, не оставляя места для недоговорённости. — И у тебя появился шанс Его увидеть.
Она посмотрела на меня, склонив голову набок:
— Они берут с Земли ещё кого-то?
— Да, несколько… э-э-э… индивидуумов, — ответил я и попытался припомнить весь список: — Женщину из Западной Виргинии, с тяжёлой формой шизофрении. Горную гориллу из Бурунди. Очень-очень старого китайца. — Я пожал плечами. — Ещё несколько человек, сдружившихся с другими инопланетянами. Все до одного немедленно согласились.
Сюзан посмотрела на меня, сохраняя на лице нейтральное выражение:
— Ты хочешь лететь?
Да, подумал я. Об этом кричало всё моё существо. И пусть я разрывался от желания провести с Рики как можно больше времени, я бы предпочёл, чтобы он запомнил меня более-менее здоровым, способным передвигаться самостоятельно, достаточно сильным, чтобы его поднять. Я кивнул, не полагаясь на голос.
— У тебя сын, — сказала Сюзан.
— Я знаю, — мягко ответил я.
— И жена.
— Знаю.
— Мы… мы не хотим тебя потерять.
— Но в любом случае потеряете. Очень, очень скоро — вы меня потеряете, — сказал я как можно нежнее.
Мы помолчали. В голове бурлил водоворот мыслей.
Я и Сюзан — мы знали друг друга с университетской скамьи, ещё в 1960-е. Мы какое-то время встречались, но затем я уехал — направился в Штаты, пытаясь поймать мечту. Тогда Сюзан не встала у меня на пути.
И вот, сейчас, у меня появилась другая мечта.
Но сейчас всё было иначе — в несопоставимых масштабах.
Сейчас мы были женаты. У нас был ребёнок.
Если бы в расчёт нужно было принять только это, ответ был бы очевиден. Будь я здоров, чувствуй себя хорошо — я бы ни за что на свете не стал задумываться о том, чтобы покинуть Сюзан и Рики. Не стал бы — даже гипотетически.
Но я не был здоров.
Я не чувствовал себя хорошо. И, конечно, она это понимала.
Мы поженились в церкви, потому что на этом настояла Сюзан, и мы произнесли традиционные слова верности, в том числе «Пока смерть не разлучит нас». Конечно, никто из тех, кто произносит в церкви эти слова, даже не задумывается о раке; никто не ждёт, что этот проклятое создание с клешнями ворвётся в их жизнь, принося с собою мучения и горе.
— Давай подумаем ещё немного, — предложил я. — «Мерелкас» вылетает через три дня.
Сюзан еле заметно кивнула.
— Холлус, — обратился я к инопланетянке на следующий день, в своём кабинете. — Я знаю, ты и ваша команда, должно быть, очень заняты, но…
— Да, ещё как. Прежде чем мы отправимся к Бетельгейзе, нужно провести большие приготовления. Кроме того, у нас на борту бушуют моральные споры.
— О чём?
— Мы верим, что ты прав: жители третьей планеты Грумбриджа 1618 действительно попытались стерилизовать эту часть Галактики. Ни форхильнорцы, ни вриды никогда бы о таком не подумали; прошу прощения за резкость, но это деяние настолько варварское, что это могло прийти в голову только людям — или, очевидно, обитателям Грумбриджа. И теперь мы спорим, стоит ли оповещать об этом наши родные планеты — стоит ли дать им понять, чего попытались добиться существа с Грумбриджа.
— Это кажется довольно разумным, — заметил я. — Почему бы не сообщить?
— Вриды в целом раса миролюбивая — но наш народ, как я уже говорил, — он… э-э-э… страстный. Да, пожалуй, это подходящее слово. Многие форхильнорцы наверняка захотят ответить на эту попытку уничтожения. Грумбридж 1618 лишь в тридцати девяти световых годах от Беты Гидры; мы могли бы легко направить туда корабли. К несчастью, жители планеты не оставили ландшафтных меток — а потому, реши мы наверняка уничтожить их обитателей, нам пришлось бы уничтожить всю планету, а не просто её часть. Обитатели Грумбриджа так и не разработали технологию ультрамощного термоядерного синтеза, доступную нашей расе; в противном случае их бомба добралась бы до Бетельгейзе гораздо быстрее. А эта технология даёт нам возможность уничтожить планету целиком.
— Ничего себе! — сказал я. — Вот это — настоящая моральная дилемма. Так вы сообщите своим планетам?
— Это ещё не решено.