И степень магистра в 1970-м, когда мне было двадцать четыре.
И докторскую степень в двадцать восемь.
Потом я работал постдоком в Беркли.
И — ещё раз — постдоком в университете Калгари.
К тому времени мне стукнуло уже тридцать четыре.
Я зарабатывал крохи.
И — вот сюрприз! — ни с кем не встречался.
И работал в музее допоздна, ночь за ночью.
А потом, не успев опомниться, я обнаружил, что мне сорок, что я до сих пор не женат и бездетен.
Мы встретились с Сюзан Ковальски в «Клубе сердец» университета Торонто в 1966-м; мы оба ходили в драмкружок. Я не был актёром, но меня увлекало театральное освещение; думаю, в этом и заключается одна из причин, по которой мне всегда нравилось музееведение. Сюзан играла в пьесах, хотя — в ретроспективе — было очевидно, что особого актёрского таланта у неё нет. Мне всегда казалось, что она играет сказочно, но лучшую характеристику, которую ей удалось получить в универе — что она была «компетентна» в качестве няньки в «Ромео и Джульетте» и «адекватно представила» Иокасту в «Царе Эдипе». В общем, какое-то время мы встречались, но затем я сорвался в Штаты, чтобы работать постдоком. Она понимала — я должен уехать, чтобы продолжить обучение, что от этого зависела моя мечта.
Долгие годы я тепло вспоминал о ней, хотя и представить не мог, что мы снова встретимся. Но в конце концов я вновь очутился в Торонто. Всегда смотревший в прошлое и почти никогда — в будущее, я всё же решился обратиться за финансовой консультацией, когда мне стукнул зловещий сороковник — ведь иначе, быть может, я так никогда и не смог бы выйти на пенсию. И бухгалтером, который мне попался, оказалась не кто иная, как Сюзан. К этому времени её фамилия стала ДеСантис — следствие краткого и неудачного замужества полутора десятками лет ранее. Вновь вспыхнула былая страсть, и годом позже мы поженились. И, хотя ей в то время был уже сорок один, и были определённые риски, мы всё же решили завести ребёнка. Попытки продолжались пять лет. Сюзан удалось забеременеть лишь однажды, но случился выкидыш.
Потому-то в конце концов мы и решились на усыновление. Это тоже заняло пару лет, но в конечном счёте у нас всё же появился сын. Ричард Блэйн Джерико, сейчас шести лет от роду.
Он так и не покинет стены дома к тому времени, как скончается его отец.
Даже не закончит начальную школу.
Сюзан усадила его на диван, и я опустился рядом на колени.
— Эй, парень, — сказал я, взяв его маленькую ладошку в свою.
— Папочка, — ответил он, слегка её пожав, но избегая моего взгляда — быть может, он опасался, что чего-то натворил.
Я немного помолчал. Готовясь к разговору, я передумал множество мыслей, но сейчас слова, которые я собирался сказать, казались совершенно неподходящими.
— Как себя чувствуешь, парень? — спросил я.
— Норм.
Я бросил взгляд на Сюзан.
— Что ж, — сказал я. — А папочка чувствует себя не так хорошо.
Рики посмотрел на меня.
— На самом деле, — медленно проговорил я, — папочка очень болен.
Я немного помолчал, чтобы у Рики было время осознать мои слова.
Мы ни разу не лгали Рики — ни о чём. Он знал, что мы его усыновили. Мы всегда говорили ему, что Санта-Клаус — всего лишь миф. И когда он спросил нас, откуда берутся дети, мы сказали ему и это. Однако сейчас я бы, пожалуй, предпочёл, чтобы мы выбрали другой путь — и не всегда были абсолютно откровенны.
Конечно, вскоре ему в любом случае предстояло всё узнать. Предстояло увидеть перемены во внешности — облысение, потерю веса. Он бы услышал, как посреди ночи я иду в туалет, где меня рвёт…
Может, он даже услышал бы, как я плачу от боли, думая, что его нет поблизости.
— Сильно болен? — спросил Рики.
— Очень.
Он посмотрел на меня внимательнее. Я кивнул — никаких шуток.
— Почему? — спросил Рики.
Мы с Сюзан переглянулись. Именно этот вопрос так изводил меня в последнее время.
— Не знаю, — ответил я.
— Ты что-нибудь съел?
Я покачал головой.
— Ты плохо себя вёл?
Этот вопрос я никак не мог ожидать. Над ответом мне пришлось немного поразмыслить.
— Нет, — сказал я. — Не думаю.
Мы немного помолчали.
— Ты же не умрёшь, папочка? — в конце концов мягко спросил Рики.
Я собирался раскрыть ему всю правду, без прикрас. Я собирался быть с ним предельно откровенным. Но, когда настал момент истины, мне пришлось дать ему чуть больше надежды, чем доктор Коль дала мне.
— Может, и нет, — ответил я. Всего лишь «может».
— Но… — сказал было Рики и запнулся. Его голос звучал таким слабым. — Я не хочу, чтобы ты умер.
Я сжал его руку.
— Мне тоже не хочется умирать, но… но это вроде того, как мы с мамой заставляем тебя убираться в комнате. Иногда нам приходится делать что-то такое, чего мы не хотим.
— Я буду вести себя хорошо, — сказал он. — Я всегда-всегда буду вести себя хорошо, только не умирай!
У меня защемило сердце. Попытка переговоров — стадия номер один.
— Выбора правда нет, — сказал я. — Я бы очень хотел, чтобы он был, но у меня его нет.
Рики часто-часто заморгал; скоро должны были появиться слёзы.
— Я люблю тебя, папочка.
— Я тоже тебя люблю.
— А что… что будет со мной и мамой?
— Не волнуйся, парень. Ты всё так же будешь здесь жить. Тебе не придётся беспокоиться насчёт денег. Я застрахован.
Рики смотрел на меня, явно не понимая, о чём я говорю.
— Не умирай, папа, — повторил он. — Пожалуйста, не умирай!
Я прижал его к себе, и Сюзан обняла нас обеими руками.